Роман Карцев в гостях у "КП"

Роман Андреевич Карцев ответил на вопросы читателей 12 мая.

Стенограмма онлайн конференции и фрагменты трансляции

- Роман Андреевич, с прошедшими вас майскими праздниками. Судя по вашему виду, вы прекрасно их провели, замечательно отдохнули. Цветущий, загоревший. Где такой загар вы получили?

- В Москве. У нас газон, трава. Я поливаю и загораю. Все вместе, одновременно. Часа два-три я стоял. Я человек южный, быстро загораю. Меня часто удивляли люди, особенно ленинградцы. Я там тоже жил. Они такие белесые все, моментально сгорают, у них раны. Я стою и жалею их. Или когда сибиряки приезжают в Одессу или в Сочи. 40 градусов на солнце, они плавятся. Они не умеют загорать. Это тоже надо уметь. Я один раз так загорел специально в Одессе, когда работал в театре у Райкина. Я только пришел, молодой был, худой. Я никогда не загорал. А тут специально лег под горку и месяц загорал, чтобы удивить Райкина, театр. И я стал черный. Приехал в Ленинград, меня выгнали из театра. Сказали: иди, нам негры не нужны. Два месяца я отходил. Я думал их удивить, а они меня выгнали.

- Вы в определенные часы загораете?

- Да, обязательно. Если только начинаешь загорать, лучше всего в 9 утра, до 10-11. Или вечером, часов в 7, когда солнце садится. Особенно первые 3-4 дня. И все будет нормально, будет ровный, хороший загар. Днем, начиная с 12 и до 5, это смерть.

- Думаю, подмосковное солнце не такое коварное и опасное, как одесское. Но все равно учтем ваши советы.

- Я часто вижу наших поп-звезд, они приезжают откуда-то, черные совершенно. Это тоже чересчур. Все должно быть в норме.

- Роман Андреевич, у вас впереди еще одни праздники. Совсем скоро, 20 мая, ваш день рождения.

- Какой же это праздник?

- Не праздник?

- Это ужас.

- Почему?

- Кого-то загонишь, кто-то обидится. Это очень сложно. Честно говоря, я не очень люблю какие-то такие помпезные юбилеи. У меня будет довольно скромно.

- Но юбилей?

- Но юбилей.

- Назовем возраст?

- Назовем. 70 лет. Что скрывать? Что, не видно, что ли?

- Не видно.

- Пожилой человек. Играю в теннис, плаваю. Пока ничего.

- Бодрый и красивый.

- Да.

- И как вы будете его отмечать? Концерт будет 20-го?

- Будет концерт. С немногими участниками. Буду я играть отрывки из разных наших спектаклей. Соберу такие классические вещи Жванецкого. Конечно, все не покажешь. 45 лет работы, играя Жванецкого, очень трудно все показать. Поэтому я возьму какие-то классические вещи. Будет Альтов участвовать. Один из спектаклей несколько лет назад я делал. Будут отрывки из этого, и Сеня будет. Ну, и будет Ларисочка Долина. Ларисочка – одесситка, поэтому как же без нее. Может быть, Слава Полунин, если приедет. Ну, и Иосиф Давыдович Кобзон. Это обязательно. Я расскажу там, почему. Он нам очень помогал переехать в Москву. Тогда было очень сложно. 79-80-й годы, Олимпийские игры. Были нюансы, управление культуры не хотело нас вообще видеть и слышать. Там был начальник такой. Мы его как-то подвели – не пошли на правительственный концерт. В общем, целая история. Иосиф Давыдович его пробил все-таки и еще кое-что сделал… Да и не поэтому. Я вообще люблю, как он поет. Знаете, можно по-разному относиться. Но то, что он профессионал, что он песни о войне поет так, как никто. Что ж тут говорить?

- Где будут концерты?

- В Театре Сатиры. Некоторые путают Сатиру с Эстрадой. Нужно попасть именно туда. Это на площади Маяковского. Шура Ширвиндт. Мой друг и приятель там сейчас хозяин, худрук. И он любезно согласился. Хороший зал, хорошее место. А после концерта пойдем кушать, напьемся. В общем, как положено. Не все, конечно. Кто может пить в это время. Будний день, завтра на работу. Я специально так сделал, чтобы они много не пили.

- В свой день рождения вы в основном будете выступать?

- Да.

- Это не обидно? Хочется принимать поздравления, выслушивать дифирамбы.

- Нет. Я это все отменил – дифирамбы, всё. У меня будет вначале идти какая-то нарезка миниатюр, отрывки. Миша Жванецкий скажет несколько слов, еще кто-нибудь. Это все будет на экране. А потом начнется концерт. Никаких поздравлений, никаких дифирамбов. Просто концерт. Мне кажется, это интереснее. Я вижу иногда юбилейные концерты, где все время выступают одни и те же певцы, одни и те же юмористы. Они выступают кроме юбилеев каждый раз в пятницу, субботу, воскресенье. Я бы, конечно, мог пригласить огромное количество людей. И Пугачеву пригласил бы, и Ротару, кого угодно из артистов. Мне кажется, что вот эта помпезность, по 4-5 часов юбилейные концерты, когда уже все говорят: да сколько можно? Вот мне понравился концерт Миши Жванецкого. Думаю, он всем понравился. Потому что придумали. Выходит Шойгу и читает его произведения. Это оригинально, это интересно. Это мне было очень интересно. И Миша потом сидел, читал. Вот такой вот вечер. У меня есть произведения, но они еще малоизвестные. Поэтому я не могу их использовать. Я их буду сам читать. Именно читать свои вещи. Ну, 5-6 вещей я буду читать. Это для публики будет совершенно ново.

- Вы это впервые будете читать?

- Впервые. Совершенно ново и, думаю, интересно. Первый канал что-то сделал, НТВ будет передавать. Они снимали меня. Им повезло, они снимали меня в День Одессы. Было много народа, я ходил среди людей. По-моему, 23-го «Культура» должна сделать, на мой взгляд, ничего такой фильм, который делал Судзиловский. У меня была передача «Одесса. Ленинград. Москва». Три фильма на «Культуре», очень симпатичные. Вот он делает, как я снимался в кино. У меня 11 фильмов, из них 6 плохих, никто их не знает. И он придумал такой ход. У меня есть рассказ, очень симпатичный. Мне Чаплин приснился в Одессе. Я написал рассказ, как я его вожу по Одессе, его никто не узнает. Он очень грустит. Молодежь его уже не знает. И вот я его вожу по Одессе. Хороший лирический, смешной рассказ. И он его пустит между фильмами, где я снимался у Рязанова, у Бортко.

- В «Собачьем сердце» замечательная у вас роль Швондера.

- Это не у меня, это у Булгакова. Уже 20 лет прошло, по-моему, после этого фильма, но никто не вспоминает Шарикова, хотя он гениально сыграл. Почему Шарикова не вспоминают. Мы же на равных с ним. Два персонажа навечно в России – это Швондер и Шариков. Не знаю, почему Швондер понравился. Фильм хороший, что там говорить.

- Сколько стоят билеты на ваши концерты? И можно ли их еще купить?

- Понятия не имею. Этим занимается официальное агентство. Они занимались билетами, афишами, рекламой. Конечно, и спонсоры помогли с рекламой. Очень дорого все стоит. А билеты – не думаю. Я как-то в кассу заглянул. Тысячу рублей билет. Какой ряд, что, я не знаю. Я езжу, недавно был в Омске, Екатеринбурге. Не от меня зависит. Это уже продюсеры, как они найдут нужным. Думаю, что билетов уже нет. Я в Москве редко выступаю, очень редко.

- Почему?

- Нет площадки приличной, кроме театров. В Ленинграде я выступал в БДТ, в Театре Акимова. Я люблю выступать в театрах. Потому что все равно мы – театр, я – театр. И из Райкина мы вышли.

- А Театр Эстрады?

- Там Геннадий Викторович Хазанов не предлагает. И потом, что-то плохо ходят в Театр Эстрады. Вообще сейчас непонятно, во что он превратился. Там могут быть и Новые русские бабки, и Петросян, и спектакли драматические там играют. Вообще это такой странный театр. Он уже не Театр эстрады. Не знаю какой. Поэтому я в Москве редко. По секрету скажу. Я иногда выступаю, есть такой клуб «Гнездо глухаря», вот там приходит настоящая московская публика. Там хорошие артисты выступают. Прежде чем выступать в таких, я спрашиваю, кто участвует, если это сборный концерт. Не лезу я в эти сборные концерты. Я играю свои спектакли. Сейчас играю не так часто уже. Тяжело ездить. Но иногда выступаю. В Омске – с удовольствием. Потому что я там был после войны с мамой пять лет. Вообще в Сибири хорошая публика.

- Вы туда ездите?

- Да куда хочу, туда и еду.

- Вы сказали, что будете читать свои вещи на концерте. Это значит, что вы их пишете и, возможно, даже издаете. Где эти ваши вещи можно почитать?

- Я уже издал. Я издал в Одессе. Первую книгу я издал, «Малой, Сухой и Писатель» она называется, ее, по-моему, уже нет в продаже, это 91-й год. А вторая книга вышла прошлым летом, это в Одессе. Я написал вещей 70 вдруг за один год. Я никогда не писал. Там есть очень хорошие вещи. Я не хвалюсь, но уже проверенные на очень интеллигентной публике. И мне интересно. Я исполняю Жванецкого, а потом выхожу и читаю свое. Я даже не выучил, потому что противно свои тексты учить. А я читаю. Это как краска.

- Как Жванецкий?

- Да. Жванецкий относится к этому как-то очень снисходительно.

- К вашему творчеству?

- Да. Хотя какие-то вещи он хвалит. Мишу уже гением называли – и официально, и по телевизору. Познер его называл гением. Я боюсь каких-то особых громких слов. В самом деле, это уникальный человек. Я с ним 46 лет уже, наблюдаю его в жизни – и в плохом состоянии, и в хорошем, и в жутком. Никого не могу рядом поставить, да и не нужно. Его еще будут изучать, думаю, в школах. Потому что это необычный юмор, это философия. Это такой Шекспир в юморе. У него каждая строчка это афоризм. Это нужно читать, перечитывать. Или такие вещи, как стихи. Знаете, мне повезло. Если бы не было Вити Ильченко, я бы не состоялся точно. Если бы не было Миши, мы бы не состоялись. Если бы не было Райкина, который нас троих подобрал, тоже неизвестно, что было бы. Так что как-то повезло. Одно время я ушел от Райкина - вспылил. Приехал в Одессу и там нашел жену, с которой мы 40 лет. Поэтому все, что ни делается, все к лучшему. Как-то так мне везет. А автор – это всё. Мы видим сейчас юмор, который вообще без автора. Они сами что-то придумывают. Собираются, видимо, утром: давай, ты будешь первый, я второй, а ты третий, стой там. И начинается импровизация. Они что-нибудь, может быть, напишут, но видно, что нет автора. Да им и не нужно. Они не будут никогда делать Жванецкого или Чехова. Они выросли на этой почве перестройки. Много очень взяли у американцев. Все наши игры на деньги, все наши коньки, танцы на льду – все заимствовано. Я сижу и жду, когда же мы начнем что-то придумывать. Ну, придумали КВН. Потрясающая игра. И всё. Они занимают огромное количество людей, молодежи. И слава богу, пускай занимаются. Потом они сейчас все перешли в телевизор, все кэвээновцы. Уже девочки пошли полуматом ругаться. Все это заимствовано. Я ничего не имею против, они зарабатывают деньги. Давайте что-нибудь сами придумаем. Сейчас появилась программа на третьем канале, по-моему, «Фабрика мысли». Надо так. Пусть приходят эти изобретатели, пусть что-то пробивают. И беспрерывные повторы всего. Сейчас взяли, раскрасили «Семнадцать мгновений весны». Зачем?

- Вы смотрели?

- Не смотрю я. Я считаю его вообще самым смешным фильмом. Когда он идет, я хохочу просто. Потому что такое придумать про немцев… Играют гениально, поставлено гениально. Разведчик наш, великий Тихонов, я бы его поймал буквально через 5 минут, этого разведчика. Он такой задумчивый, такой русский. Какой немец? Это меня страшно смешит. Все красавцы. Табаков красивый, все красивые. Если были бы такие немцы, я бы сдался сам. Потому что они такие хорошие. И потом, все на русском языке. Это такая патетическая вещь, патриотическая вещь. Я понимаю, но мне очень смешно. Я так не смеялся ни на Гайдае, нигде. Как только Мюллер появляется, со мной истерика. Я знаю всех этих артистов очень хорошо, я их очень люблю. Евстигнеев потрясающий. Но так играть можно только фарс. Так достоверно, точно, причем на русском языке. Это фарс самый настоящий. Я видел хорошие фильмы о войне. И «Белорусский вокзал», и «20 дней без войны», «Летят журавли». А этот очень смешной. Кстати, раскрасили еще фильм Быкова «В бой идут одни старики». Гениальный фильм. Не надо трогать.

- Но кино Чарли Чаплина тоже сделали звуковым.

- Чарли Чаплин сам сделал. Ему никто не делал. Он сам захотел звуковое кино и сам хотел играть. Кстати, это как раз не самое лучшее, что он делал. Все, что до звукового кино, все гениально.

- Те чаплинские фильмы, которые были немыми, сейчас идут со звуком.

- Они не со звуком, они с надписью идут. Что, Чаплин что-то говорит? Может быть, диктор что-то говорит. То, что без звука, не может идти со звуком. Он бы в гробу перевернулся.

- Лиознова рассказывает, как ей понравился фильм в цвете.

- Ей все нравится. Что она может сказать? Если бы не было черно-белого, тогда бы восприняли его цветным. Военные вещи должны быть черно-белыми. Это не очень весело. Вот «Белорусский вокзал» - уже другое дело. Это послевоенное время. Когда кадриками идут черно-белые кадры, это прекрасно.

- Вы часто смотрите телевизор?

- Хочу у вас спросить. Если я включаю какую-то передачу и сразу выключаю, считается рейтинг? Как они считают. Потому что я все время переключаю. Я переключаю беспрерывно, не останавливаюсь ни на чем. Только канал «Культура», когда Нетребко поет, или когда были Пласидо Доминго, Паваротти, какие-то старые спектакли. «Культура» это отдушина. Хотя этот канал очень бедный. Это государственный канал, рекламы нет, денег у них нет. Там только есть передачи, которые можно не переключать. Ну, и спорт я смотрю, конечно. Я вообще люблю спорт. Особенно теннисом увлекаюсь. Любой спорт я смотрю, особенно хоккей, футбол. Смотрю до конца и отдыхаю.

- А юмор смотрите? Сейчас много юмористических передач.

- Я насчитал 14 программ.

- Юмористических?

- Да. Есть такие программы, которые никто не смотрит. Они тоже юмористические, там играют скетчи какие-то, изображают кого-то, девушки сидят, что-то говорят, анекдоты рассказывают. Сейчас это новшество. А вообще не смотрю. Ну, еще «Прожектор ПерисХилтон». Я там даже один раз участвовал. Там Ванька очень хороший, ребята. Вот эта программа более-менее. Хотя иногда они захахатывают, захихикивают. И она постепенно становится более бытовой. Они начали с политики, а сейчас она постепенно превратится в то, как готовят на кухне. Наверняка. К сожалению, у нас такая тенденция во всем – в театрах, в кино. Вот сделали что-то хорошее – держите. Держите фасон. Вот Райкин сделал спектакль, он играл его 2-3 года, и он его беспрерывно улучшал, он беспрерывно менялся – что-то вставлял, что-то выбрасывал. Да, такой жанр, позволяет. Но все время это шло наверх. А у нас в театрах появляется хороший артист, юморист, и через 3 передачи он совершенно другой, идет на потребу публики и т.д.

- Кто-нибудь вам нравится – Максим Галкин, «Комедии Клаб», Петросян?

- Галкин хорошо делает пародии, но иногда много. Иногда выступает 4 часа. Иногда ведение у него бывает неудачное. Потому что сам, по-моему, что-то пишет. Здесь должны быть авторы. Он очень обаятельный, очень симпатичный. Конечно, пародии у него хорошие. Не всё у него получается, но ему прощают всё. Все эти песни, которые он поет довольно плохо и непохоже. Но в принципе это хороший, обаятельный пародист. Но дело в том, что я не любитель такого жанра. И вообще, мы выросли на театре. Мы всю жизнь были в театрах. Мы были у Райкина 7 лет. В это время мы посмотрели все спектакли Товстоногова. Мы пересмотрели театр Акимова. Мы жили в Ленинграде, пересмотрели Пушкинский театр, Ленсовета. Какие были артисты! Это были гении. На этом мы выросли. В Москве мы дружили с Эфросом, с Театром на Таганке, театром «Современник», кукольным театром. То есть мы все время играли спектакли. Я не могу сделать номер к 8 марта или какому-нибудь празднику, чтобы выйти и поздравить. Мне нужен спектакль. Вот поэтому мы называемся театром и ближе к театру. А эстрада сейчас – это анекдоты, очень часто пошлость. Что касается «Комедии Клаб». Ребята способные, они тоже все вышли из КВН. Способные ребята, все грамотные. Во-первых, они взяли идею у американцев, это все я видел в Америке. Там, правда, еще хуже. Там ругаются и матом, и как хотите, и еще хуже. А здесь они все-таки как-то иногда сдерживаются. Способные ребята. Они поняли, что можно так зарабатывать деньги. И не надо им ничего другого. Они другого не будут делать. Когда в кино снимаются, они делают там то же самое. Так же как и «Наша Раша». Я могу все пережить, понимаю все. Но дети, к сожалению, вырастут и будут так же шутить, так же играть в эти игры. Вот это меня больше всего волнует. Уже есть дети, которые подражают им. «Смех без правил». Они приезжают из Владивостока, еще откуда-то и несут такую чушь. Причем едут за свой счет. Что вы хотите сказать? Зачем вы вышли туда? Я иногда даже хотел записывать какие-то фразы. Потом плюнул – думаю, это бесполезно.

- Чтобы потом кому-то их прочитать?

- Да нет, просто кому-то доказать, что это такое. Потому что иногда говорят – да нет, ну что ты, это потрясающе все… Ну что можно сказать? Есть там такая пошлость. Прекрасное там, смешно, они делают, «Наша Раша», там, показывают этих таджиков. Смешно, да, смешно. Но когда они начинают… (телефонный звонок)… Ой, извиняюсь. Ничего, если я выйду? Все, уже выключили… Я даже не знаю, как его выключить…

Вот. Так что, понимаете, вот что волнует. Я иногда смотрю старые записи юмористов. Тоже плохо. Мы тоже ими восхищались в свое время, а сейчас я смотрю, думаю, Господи, что же они несут? Большие артисты. Но тогда нельзя было вообще ничего сказать. Тогда такая была цензура. Жуткая! Были прекрасные артисты, Тарапунька и Штепсель – но им не давали ничего говорить.

- Но тоже очень наивный юмор.

- Да, наивный юмор. Райкин был выше всех. Райкин – это был театр. И Миронова и Менакер был театр. И Миронов сам, когда выступал, - это тоже театр. А остальное, ну, эстрада, я не знаю, я не очень. И мы вообще общаемся только с театральными артистами. Не знаю… (телефонный звонок)… Это канал «Россия». Они нас придумали с женой… Жена не хочет… Какая-то программа придумывается, пары семейные… осенью она будет идти. Они сейчас уже заранее все снимают. Может, до этого я разведусь уже с женой… Ну, не знаю, мало ли что может случиться.

- А жена не имеет отношения к театру?

- Слава богу, нет.

- А так бы на паях выступали. Как Петросян со Степаненко.

- Нет, нет, не дай Бог. Я бы не выдержал. Ну что вы, у нас абсолютно разделены полномочия друг друга. Вот сейчас она затеяла ремонт. Я сижу где-то там в углу, меня переносят из одной комнаты в другую. Она сама покупает плитку, она все это знает уже. Она варит прекрасно, она занимается внуками. То есть, мне в этом отношении повезло. Ну я, естественно, работаю.

- Добытчик?

- Да, добытчик. Видите, а у нас дети, внуки, надо им до сих пор помогать. Поэтому что же делать.

- А дети тоже не по юмористической стезе пошли?

- Нет. Сын, конечно, сам сварганил, он очень способный парень, он мог бы быть хорошим актером, не пошел он в театральный, ни за что. Не знаю, как мы ни воевали, пошел в медицинский. Потом не закончил, один раз, второй раз. Я с ним играл, Хармса мы с ним сделали спектакль. Он играет в театре, он где-то снимается в кино, в основном, бандитов. Вот «Солдаты» был фильм, первые две-три серии, он там сержанта играл, мордатый такой. Паша Косинский его фамилия по сцене. Так что жалко, жалко, он очень способный.

- Павел Косинский – в смысле актер, да? Павел Косинский – это ваш сын?

- Да. Жалко. Ему уже 30 с лишним лет. Мечется.

- Жалко. А почему он не пошел дальше по врачебной линии?

- Не захотел тоже. Вообще у него есть очень нехорошая привычка – он зажигается и потом потухает. Это характерная черта многого нашего народа – зажечься, а потом плюнуть. Это очень важно.

- А дочка?

- А дочка медицинский закончила, она работает по специальности. Она во врачебном мире, она там уже директор. В общем, она пошла в административную работу. Ну и слава богу, а то бы меня лечила.

- Ну, наверное, если что сможет и помочь. Это же хорошо.

- Да, да, она может, она знает. Ленчика лечит иногда. У меня Ленчик, внук, очень красивый мальчик. До сих пор женщины всех возрастов, просто, я так боюсь за него, он такой красивый – ужас! И он уже так чувствует внимание! Ему 8 лет.

- Покаряет женщин всех возрастов?

- Да, абсолютно. О, какой мальчик! Но он совершенно не реагирует. У него есть подружка, такая девочка, где он ее нашел? В классе. Маленькая совсем – ростом. Ну а уж старшая внучка учится в Англии. Это ее папа продюсирует, она сейчас уже закончит школу там английскую, а потом пойдет в колледж. Очень трудно учится, жалуется – соскучилась.

- Да, так много детей и внуков, что надо еще работать. Роман Андреевич, недавно в Одессе вам подарили квартиру, как почетному гражданину города.

- Нет, я не почетный гражданин. Жванецкий почетный гражданин. Кстати, его именем назван бульвар в Одессе – бульвар Жванецкого. Ну, я вообще-то Одессу очень люблю…

- А вы считаете себя одесситом?

- Конечно. Я в Москве как этот вот – как «понаехали тут»… Значит, я 30 лет «понаехал» в Москву. Хотя переезд у меня был не очень сложный, поскольку когда работали с Райкиным. Мы в Москве сидели по полгода, нас знали. Поэтому переезд для меня был не очень, но Одесса, море, воздух, солнце – это, вот, даст бог, ремонт надо делать там…

- Но хорошая квартира?

- Очень хорошая. В хорошем районе. Рядом море, рядом Привоз и рядом театр Оперетты. Все рядом. Даже море видно из окна. Я был ошарашен, конечно. Но это с помощью Жванецкого. Миша, там, они написали письмо, что вот человек должен, я не знаю, может, умереть в своем городе, но, по крайней мере, в своей квартире…

- Не забывать о своих корнях?

- Да, да.

- И чтоб было место, где ему об этом напоминали бы?

- Да, да. Ну, у меня там все – тетя, дядя, мама, папа, все похоронены, огромное количество родственников.

- Жванецкий же туда ездит писать, он же там пишет?

- Да, он пишет в Одессе, в основном, два-три месяца сидит и пишет.

- А вы…

- Да не дадут мне там покоя, они начнут сейчас все туда ездить – и дочка, и… Они уже запланировали, кто когда едет… Ну, что, ну буду там… ну, я долго там не выдержу, но сколько выдержу, столько буду. Потому что на самом деле такой воздух, такое море. Море – это вообще лекарство, оно лечит все болезни, если правильно общаться с ним…

- Пишет нам ваш поклонник, Константин Кисов. «Здравствуйте, являюсь большим вашим поклонником. Хотелось бы узнать, где можно купить запись спектакля «Когда мы отдыхали».

- Это первый спектакль наш с Витей в Московском театре миниатюр. Ставил Левитин. Это в Эрмитаже. Не знаю… Потому что не записывали, в то время почти не было еще этих видеокамер. Мало очень записано наших, но есть кое-что, на канале «Культура» наши спектаклей, это когда уже записывали. А этого спектакля у меня даже нет, «Когда мы отдыхали». Может быть, обратиться к Левитину, вот это главный режиссер Эрмитажа. Может, у него есть какая-нибудь запись? У меня двух спектаклей нет. Это «Политическое кабаре» и «Когда мы отдыхали». Еще был спектакль «Чехонте в Эрмитаже», очень хороший, там с Любой Полищук, его тоже не записывали.

- Уважаемый Роман Андреевич, почему, по-вашему, так много зла в людях? Ведь многие ходят в церковь, полагая, что они спасают свои души. И вместе с тем не умеют элементарно себя вести… Нахамить, оскорбить ближнего считается чуть ли не правилом хорошего тона. Очень редко увидишь на их лицах улыбку. Якобы, времена сейчас тяжелые…

- Это абсолютно правильно. Я думаю, нормальных людей это заботит тоже. Потому что такая накопилась ненависть. Наступишь на ногу – могут просто застрелить. Как это бывает на дорогах, кому-то там не уступил дорогу – стреляют и все. Это ужасно! И я тоже иногда об этом думаю. Ходят же в церковь, но, я думаю, что не многие верят по-настоящему. Но это сейчас модно. Сейчас модно ходить в церковь. Конечно, если бы ходили в детства в церковь, если бы приучили, там же в этих храмах, в самом деле, есть же какая-то аура. Я во многих бывал и церквях, и синагогах, и мечетях бывал. Заходишь туда – и все, что происходит там где-то это все уходит. Потом ты опять выходишь и опять тебе кто-то нахамил, опять тебе кто-то наступил на ногу. Это, к сожалению, так. Это, я думаю, надолго.

- Это неисправимо?

- Нет, исправимо, но надолго. Надолго.

- Александр пишет. Мои поздравления вам от всей души. Подарите людям радость и возможность чаще улыбаться. Под ваш юмор женщинам детей нужно рожать, чтоб обезболить. А мужчинам – чтобы без страха. Вопрос простой – верите ли вы в том, что большие раки у нас будут по три рубля, а маленьких мы сами ловить не будем.

- Да-а, раки, уже лет 20 прошло, как я их исполнил. Меня часто просят исполнить, я говорю – ребята, цена изменилась. Уже килограмм раков 556 рублей больших, а маленькие – по 240. Ну, все, это уже неинтересно. Три, пять рублей – это было в то время, когда Миша писал и мы брали в Одессе мешок раков за 20 рублей. Старыми деньгами. Можете себе представить! Сейчас в Одессе рак стоит полтора доллара.

- Штучка?

- Да. Берешь 50 раков – это 50 долларов. И съедаешь их за 10 минут. Так что вот такая цена. Что касается улыбки, то, конечно, я вот 45 лет выступаю и в самом деле, люди меня встречают на улице – улыбаются, здороваются. И не только в Москве, не только в Одессе. Куда ни приезжаешь – это очень приятно. Видимо, ради этого стоило столько лет работать в этом жанре. А вообще-то, сам по себе я довольно грустный человек. И я. И Райкин такой. И Миша Жванецкий не всегда шутит или острит. Мы воспитаны несколько, и Витя Ильченко, в каком-то, вот если уже что-то настоящее, может быть истерика, конечно, и со мной, и Мишей, бывали такие случаи, когда просто хохочешь до слез. Сейчас хохочешь от слез. От этого юмора хохочешь и плачешь – думаешь, господи, что ж мы столько трудились, что ж мы так… Сколько Гоголь написал, сколько написал Булгаков. Они же тоже подготавливали нашего зрителя к такому… Ну, не всех, конечно, но все равно. «Собачье сердце» же всем понравилось! Ну, не знаю, я не знаю, честно говоря, я сейчас себя чувствую очень плохо, в смысле уверенности. Но когда приезжаю, играю сольный спектакль и чувствую, как публика соскучилась по нормальному юмору. А это меня держит.

- Уверенность в нужности вашей профессии?

- Да, да. Даже на телевидении, когда снимают какую-то передачу о тебе… Я хочу что-то прочитать, мне говорят – нет, нет, это не надо, это никто не будет слушать. Давайте быстро – кусочки анекдотов, шутки…

- Про раков просят?

- Ну, во-первых, он идет минут 5 – шутка… Но вот так народ вдруг воспринял – и вот до сих пор. Но у нас «О вас» был тоже лет 20 или больше. И до сих пор помнят «О вас». Это было шлягером не только здесь, но и в Венгрии, в Румынии, в Англии. Везде мы играли и везде он принимался истерически. Ну, были всякие, и ликеро-водочные заводы, и наши «наш человек на складе»… и всякие вещи. И запомнили люди – и это самое главное. Я знаю артистов, которые работают тоже 50 лет. Фамилию помнят, а что он делал – не помнят. Такие однодневки.

- Юрий поздравляет вас с юбилеем…

- Спасибо, Юрий. Бросайте курить – я уже бросил. Я бросил в 88-м году, бросил курить и вот до сих пор не курю. Хотя курил очень много, по две-три пачки. Мы с Витей Ильченко жили в одном номере. И оба курили. И мы играли с ним в шахматы 24 партии на чемпионате мира, играли в шахматы, до трех, четырех утра, и мы курили. И когда мы ложились спать, мы не видели друг друга в этом дыму. Представляете, у меня были желтые пальцы. Это ужас! Легкие – я уже не говорю. И я уже много раз бросал, но последний раз бросил вот в 88-м году. Мы были в Америке в первый раз и курили вот эти «Винстон», я не знаю, «Мальборо», курили, прикуривали одну от другой, потому что они быстро сгорают. Ну и потом, у нас еще их не было в продаже, а это все американское. А мы там были месяца два, а потом мы приехали домой – ищу я ночью сигареты, нашел я «Яву» мягкую, закурил и выбросил пачку в окно – и все. Потому что это было так противно… Ну, слава богу.

- Арарат спрашивает. Добрый день, Роман Андреевич. Если можно, поделитесь, пожалуйста, своим мнением о нашем современном юморе. Ну, собственно, мы об этом говорили. Все действительно так плохо и все острое и талантливое, доброе осталось только в прошлом или, как говорится, есть шанс на новые времена, что могут появиться новые открытия, таланты, индивидуальности?

- Да нет, конечно, не все в прошлом осталось. Вы знаете, у меня есть такой рассказ. Называется «Реквием по СССР». Там две части. Первая часть – я говорю о том, что наблюдается тенденция, что люди хотят вернуться в СССР. Полстраны хочет обратно. Но говорят люди – вот я была тогда, я получала зарплату и мне хватало и т.д. И я пишу о том, что да, на самом деле, выбросим к чертовой матери сейчас всякие ноутбуки, телевизоры японские, выбросим все то, что нам навязали здесь. Выбросим машины, оставим наши «москвичи», «оку» и т.д. То есть, я перечисляю все это такое… в самом деле, то, что и было. Я не говорю о том, что вы хотите там назад или прочее. Нет, я просто перечисляю. И это перечисление идет просто потрясающее. И потом вторая часть у меня идет. Но все-таки была же любовь, была дружба, был Гагарин, был Королев. И я начинаю перечислять фамилии наших выдающихся людей. И Сахаров, и Стрежельчик, и Копелян, и Доронин… Люди хлопают. Потому что каждый человек – это советская эпоха. И я заканчиваю тем, что я могу еще назвать сотни тысяч людей… Так что не знаю, кто куда хочет. Я не хочу обратно, я не могу жаловаться. Наша семья не была репрессирована, хоть папа и воевал, и был в концлагерях, вернулся, его не посадили. Мама была коммунист – очень верный, очень правильный. Как-то так меня минуло все. Но я все наблюдал, я все видел, я читал. Не хочу я назад. Несмотря ни на что. Конечно, сейчас время буйное, жуткое. Опять же, время без мозгов. Я имею в виду наше руководство, которое все это сделало через …. Все можно было сделать иначе, нужно было подумать… Я не хочу, чтобы исчезали из моей жизни Средняя Азия, Кавказ, я очень любил, я объездил все это. Сейчас я не очень туда езжу…

- Опасно?

- Нет, просто как бы уже другая страна, наших людей уже меньше. А я же на русском языке там… Ну, Прибалтика. Я был в Эстонии несколько раз, там есть русскоязычная публика, и эстонцы приходят, но все равно это уже какие-то отрезанные вещи.

- А Грузия?

- Ну, Грузия – тем более… Грузия – давно уже нет. В Ереване был, в Грузии нет. В Баку был года два назад. А в Грузии вообще пока им не до смеха. Поэтому тут очень жалко. И тут есть такие вещи, которые нельзя забывать… И надо было это все с мозгами делать. И, к сожалению, у наших главных правителей мозгов всегда не хватало. Они либо уничтожали свой народ, либо они выгоняли интеллигенцию – художников, артистов, скрипачей и т.д. Понимаете, вот, как сказать, мы больше издеваемся над собой. А вся эта Америка, крики там, я был в Америке, их мало интересует Россия, особенно людей просто. Они живут себе своей жизнью, у них и так забот хватает. Поэтому сейчас это все превратилось в какую-то опять «холодную войну», к сожалению. Ну, что делать. Ну, был Брежнев 18 лет – тишина, покой и все разваливалось, как так оно и развалилось. Был Хрущев, который тоже нахомутал столько со своей кукурузой… Ну, сейчас вот, я не знаю, сейчас вот Путин. Все равно я его называю президентом. Ему удалось, ему удалось построить страну, я бы так сказал. Это правда. Что будет дальше, я не знаю. Очень много зависит от власти. И, конечно, от народа. У меня есть такая вещь Жванецкого, я ее сейчас читаю, он ее написал очень давно – «Государство и народ». Потрясающая вещь. Она заканчивается тем, что народ и государство опять пошли в разные стороны. То есть, это очень длинный, большой разговор. Конечно, конечно, сколько людей было в России выдающихся! Да и в царское время уезжали люди. И кладбища во Франции, кладбища… где только Россия ни разбросана.

- Роман Андреевич, ну вот вы перечислили многих актеров советской эпохи, выдающихся действительно актеров. А вот из современных вам кто-нибудь нравится?

- Костя Райкин – потрясающий! Что он делает в театре, как он играет! Какой он скромный. Он не тусуется… Он все взял от папы лучшее – все. Работоспособность, талант. Правда, сделал другой театр. И правильно сделал. Я Костю знаю с раннего возраста. Папа его тянул в эстраду, даже играл с ним чего-то такое. Нет, нет, Костя потрясающий. Вот я его считаю сейчас одним из лучших театров – это театр Кости «Сатирикон». Ну и, конечно, Марк Захаров, ему страшно не повезло с ребятами. Они уходят один за другим... Я обожаю этих актеров, я их знал, знаю, дай бог, может быть, все еще образуется. Но это очень печально. Потом, театр Эфроса, с которым мы тоже делали. Мы вообще, когда появились, мы были театром, мы играли миниатюры, не похожие ни на кого. Поэтому они нас приглашали на свои премьеры, на банкеты. Высоцкий, мы были с ним тоже хорошо знакомы. С театром Любимова. Мы жили театром. Ну что, ну сейчас Додин – это вообще уникальный театр в Ленинграде. Ну, «Современник» еще, ну, дай бог, трепыхается, понимаете. Там уже тоже актеры все большие в возрасте.

Во МХАТ я еще не ходил. Я пойду, конечно, я еще должен выбрать, куда… Так что я хочу выборочно, очень выборочно. Я жду. Я не люблю ходить на премьеры. Не люблю. Мне нужно обязательно, чтобы актер сыграл, чтоб все устоялось. Миронов – потрясающий! Я видел этот спектакль, который сейчас шлягерный, «Номер 13».

- Понравился?

- Ну, понравился. Но все равно я немножко люблю другой театр. Это все-таки как бы пьеса такая фарсовая. И парень там этот, как его фамилия, забыл… потрясающе играет мертвеца. И на нем держится весь спектакль. Ну, Миронов вообще, это потрясающе. Я боялся по телевизору смотреть «Идиот» Бортко который делал, с Мироновым… Ну, вы помните, Яковлев, этот гениальный фильм… И этот спектакль они сделали, 10 серий – потрясающе. Я считаю, что это выдающаяся работа. На уровне «Собачьего сердца». Потому что «Собачье сердце» легче все-таки. Там все – и Чурикова, и Миронов, так все играют. Я два раза смотрел «Идиота» - и большой привет Бортко.

- А «Тараса Бульбу» смотрели?

- «Тараса Бульбу» не смотрел и, может быть, и не посмотрю. Я уже виду по всяким кускам – это такой блокбастер такой. Видимо, американский такой фильм, только надеты запорожские рубахи, опять же кровь, опять же все. Нет, я не люблю такие фильмы.

Может быть, да, может быть, посмотрю. Ну, а Бортко я очень уважаю. Он прекрасно сделал «Собачье сердце», «Идиота». «Мастер и Маргарита» - там спорят, но все равно он сделал то, что никому не удалось.

- А вот поколение, допустим, Миронов, вот мы пока готовились к нашему онлайну, мы говорили о фильме «Ликвидация», о Машкове.

- Машков – потрясающий! Потрясающий! Я видел его несколько работ. Ну, тоже в театре что-то немножко, и в кино. Ну, три фильма. Это вот фильм «Папа», опять же он еврея там играет. Это фантастика! Ну, откуда он знает? Не знаю, может быть, что-то у него в генах, а, может, он так хорошо знает евреев? Ну, потрясающе. Вы знаете, я в этом отношении такой привередливый. Иногда можно пережать, иногда можно недожать. Вы знаете, были такие фильмы, «На Дерибасовский идут дожди…» - такая чушь… И еще были фильмы. Ну а этот фильм… там «Вор», конечно, тоже прекрасный. Он на уровне вот этого БДТ. Вот он, Миронов, на уровне БДТ. Ну, я не всех сейчас знаю… Есть прекрасные девочки сейчас новые, актрисы потрясающие. Все это есть. Но немножко я все-таки остался в том веке. Для меня многое непонятно. Я слышу русскую речь, а не понимаю, что вообще они говорят. К сожалению.

- Роман Андреевич, Виктор спрашивает – сложные ли у вас отношения со Жванецким или лучезарные?

- Нет, у нас отношения непростые. Особенно у него ко мне. Потому что я стихийный человек. Я взял, уволился из Райкина, Миша остался, Витя Ильченко остался, а я ушел. Стихийный человек. Потом, конечно, я вернулся. Благодаря им же. Потому что мне было трудно там без них. А вообще-то Миша очень сложный. Вы знаете, я вам скажу – как сложный? Смотря для кого. Может быть, потому, что мы редко видимся. Потому что с Витей мы виделись с утра до вечера. И репетиции, и семьи, и дети, и отдых. А Миша – он свободный художник, он нам дал тексты и уехал. А мы делаем спектакль, играем. А он приезжает, смотрит. Я вот часто импровизировал. Он на меня нападал жутко. Но я не могу иначе. Я и у Райкина импровизировал. То есть, иногда удачно, иногда нет, но в принципе я считаю, что это прекрасная вещь, когда человек может импровизировать. Другое дело, как это получается. Ну, ничего, получалось. Я сейчас убедился, что импровизация и разговор с публикой… я выходил из спектакля и начинал с ними говорить… А им это нравится очень, и я с ними говорю. Вот гениально делал это Арлазоров Янчик, гениально. Ну, можно говорить о тексте, можно говорить о том, о сём. Но общение с публикой – я такого больше не видел. На улице, в метро – где угодно. Где он ни появлялся, вокруг него толпа и он со всеми разговаривал. Это потрясающий был актер в этом отношении. Ему нет равных. Вот он свою нишу занял и все. Нравится, не нравится. А что касается Жванецкого, знаете, один раз мы с ним, нас что-то после Райкина не очень выпускали за границу, мы сидели, обедали в доме литераторов, подошла женщина, говорит – ребята, хотите поехать в круиз вокруг Европы, 24 дня? Мы говорим, да нет. Она говорит – я все сделаю. Есть только одна каюта, помню, 1200 рублей. Люкс. Одна каюта на двоих. Миша такой… был такой пароход искусственный – артисты, писатели… И был год, когда нельзя было пить. Когда не было водки, вина… И только коктейли. А люди плывут… А денег не было. Один доллар нам давали в день. Представляете, и вот мы ехали. И менять было нечего, денег нет. Пароход назывался «Суслов». Мы с ним стояли, и он сказал фразу – раньше он был на съезде, а теперь мы на нем плывем… И мы жили в одном номере. И вы знаете, месяц прошел, Миша говорит – слушай, так хорошо с тобой, где ты был? Я ложусь рано, а он ложится часа в три-четыре ночи. Он так привык. Я уже сплю. Потом я утром уходил там в 8 утра, он еще спал. То есть, мы почти не виделись. Так, за обедом… Он говорит – так хорошо с тобой плавать, так хорошо… То есть, Миша, он человек, он любит и очень шумные компании, и очень любит одиночество. Это такой человек, ему нельзя мешать. Особенно женщинам. У него есть гениальные письма, женщинам называется, он пишет, ну, с кем-то он встречался когда-то, и он вспоминает, и начинает ей отвечать – как она к нему относилась. И он пишет…

- Его легко учить, в смысле его монологи?

- Нет. Есть вещи, которые учишь на всю жизнь и помнишь, и все. А есть которые вот каждый спектакль мне нужно все повторять. И то я еще иногда говорю своими словами. И он сидит, видимо, в зале и его выворачивает, наверное. Потому что он очень сложный… Вы видите, никто же не играет, вот из эстрады, никто не берет. У него есть вещь потрясающие, ну, возьми, иди, играй. Сейчас вот у него все лежит, у него все издано. И никто не берет.

- Почему?

- А не знаю почему. НЕ могут. НЕ хотят. И другое сейчас время. Юмор другой. Бессмысленный.

- Ну, и на ваши концерты, где вы читаете Жванецкого, и на его концерты, везде аншлаги.

- Это оставшаяся приличная публика. Оставшаяся. Я в Одессе в прошлом году сыграл три спектакля. Вы знаете, что это такое? Это очень много. В Одессе. Один спектакль. Все. Больше не тянут. НЕ ходят. Нет денег. В Ленинграде 4 миллиона человек, ну, я сыграл два спектакля. В год. Это ужасно. А в то же время артисты «Комеди клаб» собирают стадионы, дворцы спорта. Ну, молодежь, им нравится. Мы тоже когда-то, знаете, мы же выросли в рок-н-ролле. А тоже ведь тогда шумели старухи, все кричали – что это такое?

- Вопрос. Роман Андреевич, мы с женой живем в Одессе уже пять лет. Никак не можем понять, на каком языке там разговаривают. Им русский вообще не преподают?

- В Одессе разговаривают на одесском языке. И я уже много раз там отвечал на этот вопрос. Особенно сейчас, когда уже украинские школы, когда фильмы переводят на украинский язык и т.д. Мне люди задавали вопросы – вы скажите в защиту одесского языка. Это не дай бог он пропадет, не дай бог. Это смесь украинского, русского, еврейского, грузинского, я не знаю какого языка. Вот так вот он родился, этот язык, так он и существует. Так не говорят нигде. Мне мама говорила – «я тебе сейчас дам, так ты у меня будешь иметь». Где так кто может сказать? И не трогайте одесский язык. Ну, хочешь, учи украинский, учи русский. Как кто хочет. Только не заставляй. Никто в Америке не заставляет наших людей учить английский язык. НЕ хочешь – не учи. Значит, ты не будешь инженером, ты будешь вот так и сидеть на пособие. Но никто не заставляет. Там даже на гражданство нужно сдать там всякие предложения, нужно говорить на английском языке. Я прекрасно говорю на украинском языке, и учил, и говорил. Но все равно, я говорил так же, как и все – на полуукраинском, полуеврейском… Это нация, тональность языка, там музыка, а не язык. И нельзя его трогать. Да и никто его не тронет. Все равно я вот приезжаю, все равно молодежь также говорит. Постепенно шокает, шокает и т.д. Так что, я думаю, он не должен пропасть.

- Почему вас давно не показывают по телевидению? Случайно посмотрела любительскую запись вашего концерта на гастролях. Просто обалдеть. Что с телевидением?

- Значит, я уже говорил. В сборных концертах в Юрмале или еще где-то, на втором канале, на третьем канале – не могу участвовать в сборных концертах, не могу. Во-первых, я их не смогу победить, юмористов, на них такая ржачка стоит, что я просто… А вы знаете, что я иногда читаю монолог, или Райкин читал монолог, ничего не было – а в конце овация, а в конце люди хлопают. То есть, это другой жанр, все другое. Поэтому я и не появляюсь. А иногда появлялся, меня вырезали, потому что длинно. Вот того же Чаплина рассказ я читал, потрясающий рассказ, но он идет 12 минут. Все, для телевидения он длинный. Поэтому я и не участвую и не выступаю. Я играю свои сольные концерты. Куда хочу – туда и еду. И я получаю удовольствие сам, и публика. Потому что ну не могу я в сборных… Когда-то мы выступали с Витей, но это в Москве, на праздниках можно было заработать деньги, сыграть там 10-15 выступлений… А потом, я вот знаю Миша был несколько раз в Юрмале, его отдельно. Его отдельно записывали, там 40 минут он читал, видимо, его условия были такие. И вот он читал 40 минут, а потом шли остальные. Поэтому только так. Это разные вещи. А для того, чтобы пройти, мне нужно исполнять какие-то вещи… ну, у меня есть одесские зарисовки, где люди смеются, хохочут… Я вот в Ленинграде был вот в большом зале, недавно, в сборном концерте. Я вот эти одесские зарисовки – ну, все равно, для меня это… Когда я их делаю в спектакле своем к чему-то – это одно.

- А на корпоративах не выступаете?

- Не выступал раньше, а сейчас приходится выступать. Потому что – а что делать? Я ж говорю, внуки, дети. Выступаю. Но ставлю условие. Чтоб никто не ел, чтоб не ходили. Чтоб официанты стояли тоже слушали, если это за столами. А если не за столами, то еще лучше. То есть, ставлю вот такие условие. И люди сидят смотрят – и нормально. Но я не так часто хожу. И тоже только выборочно. Спрашиваю, что за публика, что там будет? А вот там такие собираются люди, скажем, в «Гнезде глухаря». С удовольствием. Два часа выступаю. И люди сидят потрясающе. Уже четыре раза там был, по два часа – это восемь часов. Я им говорил разные вещи. Примерно, как Задорнов на Рен-ТВ, четыре часа его показывают – нельзя этого делать, нельзя. И он сам должен это понимать. А он понимает?

- Но не до конца.

- Не до конца. Потому что больше часа публика юмор не выдерживает. Я уже в свое время это доказал.

- Роман Андреевич, давайте еще раз ваших поклонников пригласим к вам на юбилейный вечер 20 мая в театр Сатиры.

- Ну, если кто успеет, да.

- Ну, может быть, есть еще билеты в кассах…

- Я бы с удовольствием. Знаете, сколько бы я пригласил людей! Огромное количество. Из разных городов. Из заграницы. И друзей, и знакомых. Особенно артистов. Артистов театров, которых я очень люблю, они почти не ходят, они все заняты, они все работают. Они знают по телевизору нас, они нас знают, может быть, по записям. Но в принципе, то, что мы сделали, там 13 спектаклей, причем, полнометражных – многие не знают.

- Спасибо большое, что пришли к нам сегодня на нашу онлайн-конференцию. Прощаемся с вашими зрителями, нашими читателями. И обязательно, я думаю, мы постараемся к вам прийти 20 мая.

- Постарайтесь, да. Ну что ж, красивые девушки мне нужны.

- Спасибо большое. Все. До свидания, друзья.

- Я вам скажу, что в основном успех делают женщины. Всем. И драматическим. И эстрадным, и певцам. 80 процентов женщин в зале.

- Женщины просто интересуются прекрасным больше, чем мужчины. Мужчина – он же футбол, хоккей.

- Да, а потом, еще, если это в театре, она еще может какое-то платье надеть, она же его не надевает так часто. А там же другая публика в театре, чем в домах культуры или во дворцах спорта. Другая публика. Поэтому я работаю в театрах.